Исповедь Дракулы - Страница 64

Валахия, монастырь Снагов

Мир вокруг казался дивным сном. Я сызмальства привык видеть вокруг себя десятки, сотни знакомых и незнакомых лиц, эти образы намертво впечатывались в память, я мог узнать в толпе какого-нибудь простолюдина, с которым встречался лишь однажды, мгновенно вспомнить человека, с кем случайно разговаривал много лет назад. Пестрая круговерть лиц сопровождала повсюду, это была сама жизнь, но вдруг лики людские исчезли, и мне явилось то, что затмевала суетная толпа, – зеленый Божий мир, пробудившийся после зимнего оцепенения. Весна давно вступила в права, воздух звенел от курлыканья горлиц, отцветали сады, устилая землю бело-розовым ковром нежнейших лепестков. Здесь было царство покоя, здесь находился уголок земли, о котором позабыли несчастия и беды. И хотя я понимал – безмятежность обманчива – граница с Османской империей проходила неподалеку от этих мест, все равно не мог отказаться от завораживающей иллюзии.

Если не считать небольшую деревню на берегу Дымбовицы, где я заночевал вместе со своим немногочисленным отрядом личной охраны, поблизости не находилось ни одного поселения. Дорога, по которой ездили, наверное, не чаще, чем раз в месяц, заросла лопухами и порой была почти неразличима среди пышной молодой зелени. Этот путь вел к лесному монастырю, где мне, возможно, удалось бы получить ответ на вопрос, мучивший меня долгие годы. Мой отец сгинул в окрестных болотах, и никто не знал, как завершил он свой земной путь, какую смерть принял и где сейчас лежат его бренные останки. Я понимал, что не найду тела, но хотел построить в тех краях часовню, чтобы монахи неустанно молились за душу человека, волею обстоятельств лишенного христианского погребения.

Благое намеренье долго не находило своего воплощения. Вначале все мои силы были отданы борьбе за власть, затем, после восшествия на престол, – усилению княжества, и, увы, все той же борьбе за удержание власти. После отъезда Штефана и ссоры с Лидией атмосфера столицы с ее бесконечными интригами и полными яда льстивыми улыбками сильнее, чем прежде стала угнетать меня, и я мечтал вырваться из этого порочного круга, вздохнуть полной грудью, вновь почувствовать себя свободным, не обремененным тяжким грузом проблем человеком. Поездка в Снагов оказалась прекрасным предлогом для «бегства»…

Дорога нырнула под сень молодой, но очень густой рощи, выросшей, должно быть, после лесного пожара. Тонкие деревца тянулись к небу, и все пространство вокруг них наполняло изумрудное сияние, в котором словно растворялись хрупкие стволики. Где-то за зеленым маревом блестела полоска воды.

Когда мы подъехали к озеру, солнце уже висело в зените, припекая не по-весеннему горячо. Монастырь притаился на острове, спрятавшись среди зеленых кущ, и с берега были видны только увенчанные крестами купола его церквей. Остров был совсем плоским и напоминал огромный плот, мирно дремавший на серебристой поверхности озера. Я спустился к воде – берег и мелководье заросли камышом, покачивавшимся под порывами непонятно откуда налетевшего холодного ветра. В сердце всколыхнулась тревога – озеро скрывало в себе какую-то тайну, манило, притягивало и одновременно пугало. Эта тревога контрастировала с ощущением благодати, царившим вокруг. Я наклонился, коснулся пальцами воды, – она была обжигающе холодна.

А вездесущий Драгомир уже успел позаботиться о переправе, разыскав где-то щуплого старика-монаха, который прежде в блаженном покое созерцал сверкающую гладь озера. Старик немного растерялся от неожиданной встречи, но остался весел и улыбчив, а в его седой бороде запутался цветок яблони. Во взгляде монаха я видел ту же благодать, что пронизывала эту землю.

Лодка оказалась маленькой и утлой, и кроме меня и перевозчика-монаха в ней разместился только Драгомир. Тихонько плескалась вода за бортом, зеленая стена острова медленно приближалась. Вскоре мы вышли на берег. В то время Снагов был почти заброшенным монастырем. Когда-то его пытался восстановить воевода Владислав, он построил здесь часовню, но потом почему-то охладел к этой затее. А ведь остров мог стать настоящей крепостью, неприступной для врагов.

– Здесь можно выдержать любую осаду. И запасы воды не ограничены.

– Да только кто его будет штурмовать?! – усмехнулся вышагивавший по мягкой, как ковер, траве Драгомир. – Поблизости ни одного города, ни одного населенного пункта, если не считать той деревни, где мы ночевали. Забытое людьми и Богом место…

– Только не Богом, Драгомир.

Настоятель встретил нас у порога монастыря, и вскоре мы разделяли трапезу с немногочисленной монастырской братией. Беседа текла неспешно, как и сама жизнь в монастыре. День сменял день, год уходил вслед за годом: закат, восход, молитва, послушание и вновь молитва – покой, определенность, завтрашний день, не отличавшийся от вчерашнего… Душевное напряжение последнего времени потихоньку отпускало, душу обволакивал покой.

После обеда отец-настоятель вызвался показать мне монастырь. Мы бродили между старых яблонь, сквозь кроны деревьев поблескивала спокойная вода, и неожиданно я подумал, что этот остров мог бы стать лучшим местом моего упокоения. Не столица с ее самодовольными горожанами, не кафедральный собор, где покоились мои предки, а этот отдаленный клочок суши на глади таинственных вод, место, надежно укрытое от суеты и ненависти, место, куда снизошла благодать Господня…

Разговаривая с батюшкой, я уже прикидывал, какую сумму надо пожертвовать на Снаговский монастырь и где взять деньги на его строительство. Пестрая курица выскочила откуда-то из зарослей лопуха и перебежала дорогу, вынудив сбиться с шага.