Исповедь Дракулы - Страница 84

До крепости было примерно полдня пути, а значит, встреча с Хамзой-пашой откладывалась на несколько часов или даже до следующего утра. Добравшись до деревни, я приказал разбить лагерь и ждать. Хотя сам я впервые оказался в этих краях, но хорошо представлял окрестности Джурджу. Весь долгий путь из Тырговиште лазутчики, шедшие впереди отряда, обследовали район, составляя подробный его план. Я хотел исключить любые неожиданности и действовать наверняка – только так можно было исполнить дерзкий замысел.

День прошел в ожидании и обычных хлопотах походной жизни. Сгустились сумерки. Настало время отходить ко сну, но тут Драгомир доложил мне о приближении турецкого отряда. А вскоре к нашему лагерю уже подъезжал Хамза-паша, сопровождаемый небольшой свитой.

– Вот я и привел тебе дорогого гостя, – шепнул мне на ухо вернувшийся с турками Катаволинос с таким видом, словно все здесь происходило по его воле и разумению.

После взаимных приветствий и трогательных заверений в вечной дружбе переговоры начались. Как я и предполагал, Хамза-паша повел речь не о пограничных спорах, а о том, что мне срочно надлежало поехать к разгневанному нарушением договора султану. Я терпеливо отвечал, что не могу сделать этого по ряду причин, начал перечислять их, но тут бей Никополя бесцеремонно прервал мою речь:

– Довольно объяснений! Я предпринял последнюю попытку уговорить тебя поехать в Константинополь, но, поскольку ты отверг ее, мне придется действовать силой. Сдавайся, Влад Воевода, бросай оружие! Ты окружен. Любое сопротивление принесет смерть. Силы неравны, тебе не вырваться живым.

– И это называется турецкое гостеприимство?!

– Я же сказал – султан пожелал видеть тебя в Константинополе. Его воля священна, и я выполню ее любой ценой!

– Я не намерен покидать территорию Валахии.

– Взять его!

Исполняя приказ командира, из-за кустарника, росшего по краю поля, с боевыми кличами выскочило сотни три турок. Моментально окружив мой отряд, они замерли, ожидая дальнейших распоряжений. Отблески костров заплясали на кривых турецких саблях, молниями сверкнувших в густых осенних сумерках. Катаволинос не смог скрыть торжествующей улыбки, – подстроенная им ловушка захлопнулась. Хамза-паша собирался сказать что-то приличествовавшее моменту, но тут в воздухе зазвучало тонкое пение стрел. Десятки турок замертво упали на землю, а прятавшиеся на деревьях валашские лучники, не мешкая, продолжили прицельную стрельбу.

Замешательство оказалось недолгим, завязался ожесточенный бой, однако преимущество в нем было явно на моей стороне. Решив заманить врага в ловушку, Хамза-паша не подумал о том, что и сам может превратиться из охотника в добычу. Ни он, ни хитроумный грек, не подозревали о трехтысячной валашской армии, скрытно следовавшей за возглавляемым мною отрядом. Основная ее часть пока не участвовала в боевых действиях, но и пары сотен спрятавшихся в засаде воинов хватило для скорой победы над не ожидавшим такого поворота событий противником. А вскоре запыхавшийся, забрызганный чужой кровью Гергина доложил мне об успешном завершении операции:

– Твое приказание выполнено, воевода! Наши потери незначительны. Хамза-паша и Катаволинос схвачены. Что прикажешь делать дальше?

– Приведи их ко мне. Остальных убить. Живым отсюда не должен уйти никто. Только мертвые не проболтаются. Все трупы пересчитать и снять с них одежду. Она нам скоро понадобится.

– Слушаюсь!

Из толпы сгрудившихся в центре лагеря пленных охрана вытолкала двоих – до смерти перепуганного грека-переводчика и гордого бея Никополя. Катаволинос попытался говорить что-то в свое оправдание, но хорошая зуботычина, которой наградил его один из моих воинов, прервала поток красноречия.

– Я же сказал, что не намерен ехать в Константинополь. А вот вам, господа, теперь предстоит познакомиться с валашским гостеприимством и посетить Тырговиште.

Хамза-паша смотрел на меня с изумленьем. Он, кажется, до сих пор не понимал сути происходящего, и не верил, что какой-то мелкий князек осмелился посягнуть на его персону, бросив вызов самому султану. Бей заговорил надменно и жестко, но я не стал слушать его, распорядившись увести пленников. Время переговоров прошло.

Осенняя ночь была до бесконечности долгой. Уже давно закончился скоротечный бой, стихли предсмертные крики пленников, а солнце не спешило подняться над горизонтом, чтобы озарить скупым светом место жестокого побоища.

Проспав несколько часов, я приказал готовиться к выступлению. Времени было достаточно – к крепости следовало подойти в сумерках, в то время, когда трудно отличить врага от друга, а своего от чужака. О классическом штурме такой хорошо укрепленной цитадели, как Джурджу, не могло быть и речи, поэтому я пошел на хитрость, велев своим воинам переодеться в турецкое платье, дабы османы приняли наш отряд за отряд вернувшегося Хамзы-паши. Захватив подъемный мост и ворота, мы могли проникнуть в крепость и пропустить внутрь основную часть валашского войска, скрывавшегося в лесах в непосредственной близости от крепости. Лично проверив одежду и амуницию своих людей и убедившись, что они хорошо подготовились к маскараду, я вскочил на коня Хамзы-паши и отдал приказ выступать.

В сумерках мы достигли окрестностей Джурджу. Стены крепости нависли над нами словно отвесные скалы, и в душу вползла холодная змейка страха. В жизни наступают моменты, когда воля человека может изменить ход судьбы, избрать новое будущее. За этими стенами меня караулила смерть, но я боялся иного – боялся последствий принятого мною решения… Однако отступать было поздно. Подъехав к крепости, я громко крикнул по-турецки, приказав открыть ворота. Мое появление, похоже, никого не удивило, вскоре раздался скрежет лебедок, и подвесной мост со стуком опустился на свои опоры. Конь бея привычным шагом ступил на настил моста.