Исповедь Дракулы - Страница 75

– Одумайся, твое высочество! Твое право и святая обязанность покарать преступников, но отложи исполнение приговора хотя бы на неделю, избери другую казнь для злодеев.

– Нет.

– Милостивый государь, ты же много раз говорил о том, что всякий христианин, будь он даже закоренелый преступник, должен перед смертью получить отпущение грехов и быть похороненным по православному обряду. Это же твои слова! Князя Дракулу чтят за то, что он справедливый и всегда следует закону! А сейчас лукавый попутал твое высочество, на кривой путь толкает. Не разрушай сделанного, твое высочество, не предавай себя, останься, кем был! Так нельзя! Тела посаженых на кол останутся непогребенными, а это не по-христиански!

– Зато о них дольше не смогут забыть. Своим поступком эти люди сами отреклись от своей веры. Разве тот, кто заживо закопал ни в чем не повинного человека, может считаться православным?

– Твое высочество!

– Что?!

– Хотя бы перенеси день казни. Только не завтра! Отложи исполнение приговора на несколько дней. Подумай о своей душе! Не совершай этот грех, умоляю!

– Грех? Если Бог и есть, он где-то очень далеко и не слышит обращенных к нему стенаний. Этот день ничем не отличается от других, Иоанн. Лицемеры в рясах называют его светлым праздником, но я не верю их словам. Зато я знаю другое – я смогу вздохнуть, только когда отомщу убийцам, заставлю их испытывать муки. Я хочу их смерти! Почему же я должен ждать неделю?! А, может быть, месяц? Год? Бог не спас Мирчу, почему же я должен праздновать воскресение Христово?

В глазах монаха было отчаянье. Он искренне заботился о спасении моей души, но этот сочувственный взгляд только озлоблял. Приказав не беспокоить меня до завтра, я удалился к себе, громко хлопнув дверью.

С утра моросил мелкий дождичек. Перед Пасхой почти всегда идут дожди, и этот год не стал исключением. Когда-то, бесконечно давно, словно в другой жизни, два маленьких мальчика, Мирча и Влад, с тайным восторгом ожидали дня светлого Христова воскресения. Им говорили: дождь идет потому, что земля скорбит о смерти сына Божьего, но когда Христос воскреснет, выглянет солнце, а мир преобразится. И выйдя из храма после праздничной службы, мальчики доверчиво смотрели в небо, ожидая чуда…

К Пасхе готовились заранее, намереваясь после посещения церкви веселиться допоздна, позабыв о невзгодах и тревогах, но в этом году горожан ждало зловещее веселье. Когда жители столицы, по завершении службы, выходили из церквей, стражники гнали их на площадь, где должна была состояться казнь. На лицах людей застыл страх, многие крестились, в толпе слышались недовольные голоса.

Облака рассеялись, и солнце осветило повозку, на которой везли к месту казни приговоренных. На площади раздались свист и улюлюканье, несмотря на необычность обстановки, толпа повела себя так, как и всегда, с энтузиазмом проклиная обреченных на смерть. Я всматривался в лица преступников – людей, годами находившихся рядом со мной и при этом с легкостью скрывавших страшный грех, обременявший их души. Теперь жалкие, замученные пытками, они покорно ждали казни. Я смотрел в налитые кровью глаза убийц Мирчи – в них отражались только боль и страх. Они боялись и страдали, но это не было связано с раскаяньем – их преступление осталось в далеком прошлом, если они и вспоминали о нем, то не чувствовали угрызений совести. Я заставил их мучиться, но муки не стали расплатой за злодеяние.

Приговор был оглашен, и за дело взялись палачи. Площадь огласили вопли преступников. Сейчас в них звучал только ужас, но я знал, что скоро в них послышится и боль. Убийцы должны были кричать долго, им предстояло сполна испить чашу страданий. Еще живя в Турции, я узнал обо всех тонкостях позорной казни, и теперь надеялся, что палачи хорошо справятся с заданием, и муки злодеев растянуться на долгий срок. Я лично объяснил заплечных дел мастерам, коим до сих пор не приходилось подобным способом умерщвлять преступников, как им следует действовать. Орудие казни не должно было убивать сразу, а для этого кол надлежало делать затупленным и обильно смазывать жиром. Оставалось надеяться, что палачи хорошо усвоили урок и могли провести казнь как положено.

Первого к месту казни приволокли боярина Албула. Он упирался из последних сил, визжал, как недорезанная свинья, отчаянно извивался, пытаясь вырваться из цепких рук стражников. Преступника повалили на помост, и неожиданно он затих, осознав, что обречен. Веревочные петли захлестнули его ноги, палачи начали неторопливо натягивать веревки, насаживая тело на кол. Завершив свою работу, они подняли орудие казни вертикально, явив пронзенного боярина для всеобщего обозрения. Вопли не стихали ни на минуту, толпа, позабывшая о благочестии праздничного дня, неистовствовала. Казни всегда были любимым зрелищем, и жажда видеть чужую смерть смела показную набожность.

Экзекуция продолжалась. Насаженные на колья преступники один за другим взмывали вверх, оглашая площадь звуками, которые трудно было назвать человеческим криком, но, наблюдая за их агонией, мне не становилось легче. Я с ненавистью посмотрел на ликующую толпу. Горожане так же веселились, когда пытали Мирчу, они не знали жалости и сострадания. Может быть, уничтожение всех этих людей и стало бы достаточной ценой за жизнь брата? Когда-то жители Тырговиште поддержали заговорщиков, пришедших свергнуть законного князя, когда-то именно они обрекли на смерть моего отца и убили Мирчу. Эти люди думали, что двенадцать лет – срок, за который приходит забвение, они жили, не думая о своих злодеяниях. Да, Бог не покарал их, но я мог обрушить на них свой гнев. Сейчас богом был я.