– Куда ты?
– На могилу молодого князя.
– Ступай с Богом.
Он ушел, а я еще долго стоял у окна, наблюдая за шагавшим по двору человеком в пыльной рясе. Мне не стоило искать совета и поддержки у кого бы то ни было. Этот крест был моим, и только я мог решать, что ждало впереди мою страну, определяя, кто погибнет, а кто останется жить. На все была моя воля, моя – избранника Божьего…
Луна смотрела прямо в лицо, должно быть, этот мертвый неземной свет и навел на меня кошмарный сон. Я проснулся в холодном поту, пытаясь вспомнить, что именно пригрезилось, но видение стремительно ускользало, таяло, рассыпаясь на части. В этом сне был Мирча, и этот сон был полон запредельной муки и отчаянья. Больше память не оставила никаких подсказок, только страх. А колкие лучи колдовского светила падали на лицо, и я ощущал, как сквозь кожу просачивается могильный холод.
Стараясь избавиться от необъяснимого страха, я поднялся с постели, сжал руками виски, а потом вышел из помещения, направившись на крепостную стену, полагая, что свежий воздух вернет ясность мыслям. Лунный свет придавал ландшафту фантастический вид. Раздумья о ночном кошмаре не отпускали – я никогда не видел во сне детство и своих близких – они покинули меня навсегда и не желали встречаться даже в грезах. Но сегодня ко мне во сне приходил Мирча, и это внушало страх. Однако разум пытался найти реальное объяснение ночным видениям. Возможно, сон приснился под впечатлением разговоров с монахом, не так давно пришедшим в столицу из Снагова. Я не позволил брату Иоанну вернуться в монастырь, оставил при дворе, подумывая над тем, чтобы сделать его своим духовником. Мне импонировала его прямота, смелость, с которой он высказывал собственное мнение. Память этого человека была единственной ниточкой, связывавшей меня с прошлым, – Иоанн знал моего брата, видел отца и порой, вечером, когда выдавалось свободное время, я долго беседовал с монахом, вызывая образы минувшего. Иоанн не умел лукавить, с удовольствием, очень живо рассказывал о временах, когда служил под началом моего брата, но, когда речь заходила о последних часах жизни Мирчи, становился замкнут и молчалив. Иоанн носил в сердце какую-то тайну, чего-то недоговаривал – это внушало тревогу и навевало дурные сны.
А может быть, причиной тягостных сновидений стало ожидание завтрашних событий, способных перевернуть мою жизнь и жизни многих людей. Бояре пренебрегали решениями князя, не платили денег в казну, интриговали с претендентами на престол, и было совершенно очевидно, что пока они обладают реальной силой, я не смогу провести намеченные реформы. Мне пришлось долго терпеть власть валашской знати, но теперь, когда я сформировал вокруг себя круг преданных сторонников, настало время для решительных действий и роспуска доставшегося мне в наследство от прежних правителей боярского совета.
Завтрашний день обещал стать днем решительной схватки за власть. Почему же мне приснился Мирча? Что это было: предостережение или случайный сон, который никак не мог повлиять на действительность? Луна созерцала землю, и было в ее взгляде что-то зловещее, чудилось, она смотрела прямо на меня, словно собираясь поведать убийственную тайну. Но я не стал дожидаться мрачных откровений, – коротать ночь в тревогах и смутных догадках было бессмысленно, а перед завтрашними великими делами надлежало как следует выспаться. Как бы ни сложилась ситуация, охрана под командованием Драгомира выполнит любой мой приказ, а в подобных спорах всегда побеждал тот, кто имел на своей стороне вооруженных людей. Войдя в свои покои, я нырнул в холодную постель и закрыл глаза…
Ночь прошла незаметно, отступив в прошлое и дав дорогу новому дню – дню перемен. От ночных сомнений не осталось следов, я твердым шагом вошел в зал советов, занял место на троне, оглядел собравшихся. На лицах бояр застыли скука и равнодушие. Присутствовавшие даже не задавали себе вопроса, почему князь неожиданно созвал всех на совет, какое важное государственное решение собирался вынести на их суд. Валашская знать одевалась с византийской пышностью, и от обилия золота и драгоценностей рябило в глазах. Бояре постоянно сетовали на скудность своих доходов, отказывались платить в государственную казну, зато на советы являлись во всем блеске роскоши, бросая тем самым вызов князю. Сегодня этих сытых, самодовольных господ ждал неожиданный сюрприз, и я старательно прятал усмешку за внешним спокойствием. Драгомир взял под контроль все примыкавшие к залу помещения, оцепил двор, но казалось весьма сомнительным, что эти изнеженные, привыкшие к праздности люди возьмутся за оружие. Нет, они разбегутся по своим норам, начнут плести паутину заговоров, но никогда не осмелятся на открытое сопротивление.
– Господа, сегодня я созвал вас сюда с единственной целью, дабы сообщить, что намерен полностью пересмотреть состав боярского совета и объявить, что в нынешнем составе он распущен.
Если бы в зал влетела шаровая молния, эффект оказался бы меньшим, ведь слова, которые я произнес, никогда прежде не звучали под сводами дворца. Это было нарушение сложившегося за последние сто лет закона, не менявшегося со времен Басараба I, однако, разгоняя боярский совет, я знал, что поступаю верно, ибо ради создания нового порядка требовалось сломать старый.
Взгляды метались по залу, в них была растерянность и с каждым мигом усиливавшийся страх. Кто-то из бояр вскочил со своего места, распахнул входную дверь, но сразу отшатнулся назад, – в коридоре стояли люди Драгомира с обнаженными клинками в руках. Любое неповиновение окончилось бы расправой, и собравшиеся в зале люди отчетливо это понимали. Но я вовсе не хотел проливать кровь, – появление охраны было только демонстрацией силы, и пока у побежденных еще оставался шанс свободно покинуть дворец.