Исповедь Дракулы - Страница 71


К оглавлению

71

– Нет, твое высочество. Моя душа не знает покоя, последнее время я вижу тревожные сны. Каждую ночь мне является князь Мирча, а если видишь покойника, то надо сходить на его могилу. Потому я и приехал в Тырговиште, хотел навестить молодого князя.

Когда монах заговорил о Мирче, мне почудилось, будто солнце скрылось за тучами и в комнате стало темнее, однако на самом деле небо оставалось ясным и безоблачным. Казалось, монах привел меня на самый край бездонной пропасти, таившей в себе запредельный ужас.

– Что ты видел, монах?!

– Молодой князь явился мне таким, каким я видел его в последний раз, но я не слышал его слов, а потом… – Иоанн умолк, и по его лицу скользнула черная тень. – Потом я ничего не помню, сон рассыпался как дом из песка. Мне уже много лет не снился князь Мирча, а вот теперь видения преследуют меня неотступно. Почему? Господь не дал мне достаточно разума, чтобы понять смысл наваждения.

– Молись за Мирчу, молись за моего отца, монах. И молись за живых. Молись за меня, чтобы Господь дал мне разум в час принятия самого важного решения.

Я посмотрел на Иоанна. Нет, монах появился в Тырговиште не случайно – его вела воля Господа. Обычно мне приходилось принимать решения самому, не опираясь на чужие суждения, но сидевший напротив человек пришел со священной земли, где меня посетило божественное откровение, а еще он видел во сне моего брата. Возможно, это был знак свыше, указывавший верный путь…

– Послушай, брат Иоанн. От того, какое решение я приму, зависят тысячи человеческих жизней, судьба нашей страны, может быть, судьба православной церкви. Будущее… – волнение становилось все сильнее, и, произнося фразы, я уже не мог оставаться на месте, вскочил на ноги, начал вышагивать по комнате. Монах поспешно встал со своего кресла, но я знаком позволил ему сидеть. – Каждый год в соответствии с договором, князь Валахии должен ездить в Турцию и лично отвозить дань султану – таков закон, навязанный слабому. До сего дня мне ничего не оставалось, как терпеть эту унизительную повинность. Меня обвиняют в сближении с Портой, но я вынужден был притвориться покорным, поскольку не имел достаточно сил к сопротивлению. Однако султан требует слишком многого! Он хочет не денег, он хочет, чтобы я платил дань нашими мальчишками! Но даже если отказ будет стоить мне жизни, я никогда не пойду на это. Никогда! Я сам провел детство в Турции и слишком хорошо знаю, что это такое, чтобы обрекать на подобную долю других. Я не отдам султану валашских детей!

Монах молчал. Он смотрел мне в лицо и молчал, ожидая, что услышит дальше.

– Но отказ платить дань – шаг к войне. Османы не прощают непокорных. Султан требует рекрутов, и если я откажу ему в очередной раз, он либо казнит меня, если я окажусь в его досягаемости, или, если я вообще никуда не поеду и останусь в Валахии, начнет подготовку к карательной операции. Пару лет назад такая ситуация представлялась бы безвыходной, но теперь все иначе – в княжестве есть боеспособное войско, а самое главное – у Валахии появились надежные союзники. Молдавскому князю я верю, как самому себе, да и на нового венгерского монарха вполне можно рассчитывать. Он – сын Яноша Хуньяди, и все видят в юном короле продолжателя дела его великого отца. Матьяш избран на престол именно потому, что только он, по мнению большинства, может продолжить борьбу с турками. Итак, у меня есть армия и союзники, но даже с такими силами бросить вызов Османской империи кажется безумием. Ныне я не знаю, как быть. Я стою на перекрестке и не ведаю, какой выбрать путь.

– А что если союзники предадут тебя, твое высочество?

Меня удивил вопрос монаха. В Штефане Молдавском я не сомневался, да и Матьяш, оставался под влиянием Михая Силади, всецело поддерживавшего меня.

– Ты говоришь так, потому что не знаешь всех тонкостей политики, брат Иоанн.

– Я говорю так, твое высочество, потому что видел, как твоего брата предали те, кому он верил.

– Меня не предадут.

– Молодой князь думал так же.

Монах умолк, упрямо опустив голову. В душе вспыхнула досада. Мало кто удостаивался чести быть моим советником, а тот, у кого я искал поддержки, уходил от ответа, опасаясь брать на себя часть ответственности за решение, стоящее жизни тысяч людей.

– Скажи, монах, а как бы поступил на моем месте Мирча? Ведь ты вроде бы хорошо знал его. Как?

– То мне неведомо.

– А в твоих снах?

– В моих снах я не слышал слов молодого князя, твое высочество, – Иоанн поднялся с кресла, шагнул навстречу. – Ты – князь, сильный мира сего, а я простой мужик, который раньше умел только лихо махать мечом, а сейчас молиться да работать на пасеке. Да простит меня твое высочество, но я осмелюсь сказать то, что думаю. В твоей душе нет мира, от этого и приходят страдания и сомнения. Суета земная затмевает небесное.

– Вот как… Я строю церкви, жертвую монастырям земли и деньги. Разве этого мало?

– В твоей душе нет мира, твое высочество, – повторил он.

– Политика – это грязь, брат Иоанн, и я обречен в ней возиться. Чтобы защитить свою страну, нужна сила. Одними молитвами людей не спасешь. Я готов вступить в союз с католиками, готов на все, лишь бы у таких, как мой сынишка Влад, было будущее. Я готов ответить за прежние грехи и готов совершать новые, лишь бы достичь своей цели. Я видел поверженный Константинополь и ради его освобождения готов пожертвовать всем, даже своей бессмертной душой. Моя жизнь ничего не стоит в этой борьбе.

Иоанн ответил не сразу:

– Я не советчик и не судья тебе, милостивый государь. Только Господь может указать нам, грешным, верный путь. Я буду молиться за тебя и за твою семью. Приезжай почаще в Снагов – теперь ты навсегда связан с этой землей. И еще – бойся предателей. Предают не враги, а друзья. А теперь позволь мне уйти, милостивый государь.

71