Исповедь Дракулы - Страница 141

141

То же произошло с русской «Повестью о Дракуле». Исследователи спорили о ее авторстве, рассматривали в контексте русской истории, но далеко не всегда пытались критически оценивать достоверность описываемых в ней событий, зачастую смешивая факты с хорошо известными в литературе бродячими сюжетами. Иногда Дракулу на полном серьезе обвиняли в деяниях, на самом деле являвшихся типичными средневековыми анекдотами, которые ранее приписывались другим историческим личностям.

Так что же представляет собой «Повесть о Дракуле» и каковы обстоятельства создания этого увлекательного образца светской литературы XV века? Предположительно, ее автором является дьяк Федор Курицын, посещавший Венгрию во времена правления Матьяша Корвина. Иван III направил «посла своего Федора Курицына к Угорскому королю Матиасу о братстве и любви» в 1482 году, а на обратном пути Курицын посетил и Штефана Великого. Возвращаясь на родину из Молдовы в 1484 году, Курицын был задержан турками в Белгороде Днестровском. Это время вынужденного досуга он, вероятно, и посвятил литературной деятельности, записав рассказы о Дракуле, услышанные им при дворе короля Матьяша и князя Штефана. «Сопоставление русской повести с другими рассказами о Дракуле позволяет установить, что все они восходили к общему устному источнику», и действительно, анекдоты о сожженных живьем нищих, посаженных на кол послах и прочих «деяниях Дракулы», по сути, мало отличаются от немецких повестей, но написаны более ярко и с юмором. Чувствуется, что автор с удовольствием пересказывает понравившиеся ему истории, забавные с точки зрения человека XV столетия.

Еще одним источником, из которого авторы более позднего времени черпали информацию о жизни Дракулы, являются «Венгерские хроники» Антонио Бонфини, придворного летописца короля Матьяша. Тексты Бонфини также представляют собой смесь анекдотов и исторических фактов, сходную с рассматриваемыми ранее документами, однако для нашего исследования наиболее важным является момент создания хроники. Антонио Бонфини прибыл ко двору Матьяша в 1485 году, почти через десять лет после смерти Дракулы, а, следовательно, как и Федор Курицын, не был очевидцем событий и при написании книги довольствовался информацией, полученной со слов окружающих, то есть – все того же, кровно заинтересованного в дискредитации Дракулы Матьяша Корвина.

Проведенный анализ показывает, что поэма Бехайма, германские рукописные манускрипты и первопечатные брошюры, русская повесть и летопись Бонфини имеют общий источник информации, а потому не могут рассматриваться как независимые друг от друга свидетельства действий Дракулы. Намного более интересны для нас иные, независимые от венгерского двора документы, а именно, протурецкие хроники византийских летописцев и народный румынский фольклор.

Имя Дракулы упоминается в произведениях византийцев Халкакондила, Критовула и Дуки, перешедших после падения Константинополя на турецкую службу и ставших летописцами султана. Проигнорируем присутствующий в текстах пересказ бродивших по Европе анекдотов о «великом изверге» и рассмотрим действительно важную информацию, посвященную турецко-валашской войне 1462 года. Византийские летописцы, не жалея красок, описывают жестокость и храбрость наводившего ужас на врагов «Казыклы» (Сажателя-на-кол) и даже частично признают тот факт, что он обратил в бегство самого султана. Хорошо известен эпизод, разыгравшийся у стен оставленной Дракулы столицы, где захватчиков «встретили» множество посаженных на кол пленных турков. По словам Халкокон-дила: «Даже император, снедаемый изумлением, признал, что он не сумел бы победить страну, в которой герой совершает такие великие подвиги и, прежде всего, знает, как использовать власть и господство над своими подданными таким образом». Кстати, именно этот поступок Дракулы из-за путаницы в хронологии породил миф о том, будто во время правления Влада Цепеша Валахия напоминала «лес из кольев». Действительно, летом 1462 года окрестности Тырговиште выглядели именно таким образом, однако подобное положение дел не имело ничего общего с мирными годами правления Влада Воеводы. Вторжение агрессора изменило все… Террор, жестокость и эффективность расправы над врагами стали тем оружием, что позволило маленькой нищей Валахии остановить продвижение могущественной Османской империи. Такова правда войны, и было бы нелепо замалчивать ее.

Византийские придворные летописцы, естественно, не были беспристрастны в своей оценке случившегося, поэтому из всех документов, освещающих турецко-валашскую войну 1462 года, наибольший интерес представляют «Записки янычара», написанные участником кампании сербом-янычаром Константином Михайловичем из Островицы, а также отчет венецианского посла в Константинополе. Янычар подробно описывает форсирование Дуная и вступление турецких войск в княжество, сообщает о дальнейшем ходе кампании:

«Мы пошли к Валашской земле вслед за Дракулой, а его брат – перед нами; и хотя валашский воевода имел небольшое войско, на нас нашел страх, и мы очень его остерегались, каждую ночь опоясывая лагерь копьями, однако от пеших воинов мы не убереглись; они на нас напали ночью, перебили, перерезали людей, коней, верблюдов, грабили шатры. Они перебили несколько тысяч турок и принесли султану большой вред, а другие турки убегали от них к янычарам, но янычары их от себя отгоняли, убивали, чтобы не быть перебитыми ими».

Свидетельства Константина Михайловича во многом перекликаются с отчетом венецианского посла Доменико Балби о событиях в Валахи:

141