Исповедь Дракулы - Страница 113

113

Девушка влезла на парапет, распрямилась, балансируя на самом краю. Внизу ходили похожие на маленьких куколок люди, над головой ослепительно сияло солнце. Елена хотела жить, она любила жизнь, и ее страшили не столько муки ада, сколько то, что она уйдет из этого наполненного солнечными лучами мира, где, вопреки всему, все же возможны любовь и счастье.

Роковой шаг так и не был сделан. Девушка спустилась с парапета, успокаивая себя тем, что, возможно, чудовищный брак не состоится, а на крайний случай у нее всегда оставался тот самый кинжал, что защитил бы ее от позора и мучений. В одном Елена не сомневалась – она никогда, ни при каких обстоятельствах не станет женой чудовища, одним из прозвищ которого было «Сажатель на кол».

Венгрия, Буда

Франческо проснулся от жажды. Пробуждение трудно было назвать приятным, – мир иллюзорных кошмаров отступил, но его место заняли жажда, головная боль и неприязнь ко всему, что окружало. Погода за окном была подстать настроению – тяжелая, гнусная, мрачная и не сулившая просвета. Жизнь явно не удалась, а в кошельке давно гулял ветер.

Поднявшись с постели, где он проспал, не раздеваясь, всю ночь, Франческо ринулся к стоявшему на столе кувшину – сосуд был пуст, как, впрочем, и другие, в беспорядке разбросанные по комнате. Вина в доме не было, это Франческо помнил отлично, но все же его взгляд обшаривал комнату в поисках божественной влаги. Тщетно. Недобрым словом помянув пречистую Деву, художник зачерпнул кружкой ледяную воду, долго и жадно пил ее, а остаток вылил себе на голову. Легче не стало, но в голове появилась определенная ясность и всплыли воспоминания о вчерашней попойке.

Ночка выдалась веселой, однако утро не сулило ничего доброго. Франческо с ненавистью окинул взглядом постылое, озаренное тоскливым серым светом жилище. Небольшое помещение, в котором жил живописец, служило ему одновременно и мастерской, где повсюду валялись краски, стояли натянутые холсты, невымытые палитры и кисти. Лица с многочисленных холстов смотрели на своего творца с укоризной.

– Черт вас всех побери! Чего уставились? Какой мне смысл тратить на вас краски, если за все я не получу и форинта! Дикая, варварская страна! Если бы у меня хватило денег уехать отсюда, то я бы давно так сделал!

Почти год назад Франческо покинул Флоренцию и направился в далекое Венгерское королевство, прослышав о щедрости короля, известного покровителя наук и искусств. Действительно, в Буде художника встретили весьма любезно, дали заказы, да только за них щедрый король, правда, пока не торопился расплачиваться. Пришлось искать заработок на стороне, но бароны и купцы также не спешили расставаться с деньгами. Зато местные девушки были страстными, да и брали недорого, а у Франческо появилось множество товарищей по несчастью, таких же художников, ювелиров, переплетчиков, скульпторов, что пытались устроить свою жизнь под крылом венценосного ворона. Случайные заработки быстро таяли в кабаках, а впереди ждала полная неизвестность.

Требовательный стук в дверь прервал нерадостные раздумья. Франческо немедленно вспомнил о своих долгах и неоплаченных счетах, начал озираться по сторонам, словно ища место, куда бы спрятаться. Впрочем, скрыться от судьбы было невозможно, и готовый к худшему художник пошел открывать дверь.

– Франческо Баттини?

– Да.

Незнакомый чиновник в сопровождении двух вооруженных стражников, стоял на пороге, внимательно рассматривая художника. А тот замер, не чувствуя под собой ног, и понимая, что все оказалось намного хуже, нежели просроченные долги. Больше всего неожиданное появление чиновника тайной канцелярии напоминало арест.

– Собирайся, господин Баттини. Возьми с собой холст, краски, все, что необходимо для твоей работы.

– Работы?!

– Ты должен написать портрет одного господина. Вознаграждение будет щедрым. Единственное условие, господин Баттини, – ты обязан держать язык за зубами и никому ни при каких обстоятельствах не рассказывать об этом заказе. Иначе мы не сможем поручиться за твою жизнь.

Сказано было прямо и по существу. Художник энергично закивал головой, выражая свое полное согласие, и начал собирать в ящик разбросанные кисти и краски. Руки его не слушались, предметы то и дело со стуком падали на пол, рассыпаясь в разные стороны.

– Поторопись, господин Баттини, время не ждет.

– Я готов.

Прежде чем понять, что происходит, художник почувствовал, как на его глазах затягивают черную повязку. Теперь он был совершенно беспомощен, а оттого еще более напуган. Стражники подхватили его под руки и повели, точнее – поволокли вниз по лестнице. Потом втолкнули в какую-то повозку, и длительное время единственными звуками, которые слышал Франческо были перестук копыт да поскрипывание колес. Всю дорогу живописец пытался утешить себя мыслью об обещанном вознаграждении, но понимал, что лучшей наградой для него стала бы жизнь и свобода.

И вновь стражники подхватили его под руки и поволокли куда-то. Каменный пол под ногами и охвативший тело холод подсказали Франческо, что он находиться в большом здании – замке или соборе. Крутые ступени под ногами, ведущие куда-то вверх, высокий порог, зацепившись о который, Франческо едва не упал… Наконец, тревожное путешествие осталось позади, один из сопровождавших художника стражников снял с его глаз повязку.

В комнате почти не было мебели, и только в кресле у полуприкрытого тяжелой портьерой окна сидел человек. Франческо понимал, что должен проявлять как можно меньше любопытства, но не мог заставить себя отвести взгляд от загадочного незнакомца – немолодого, изможденного человека с очень худым лицом воскового оттенка и лихорадочно блестевшими глазами. Оба – и узник, и художник не понимали, зачем их привели сюда и что собираются с ними делать. Ставший привычным уклад тюремной жизни был нарушен, и узник напряженно ждал, к чему приведут перемены. Казалось бы, ему следовало радоваться улучшению условий, но, напротив, милость тюремщиков внушала страх, ведь что бы ни делали палачи, все это было подчинено единой цели – сломить волю, заставить подчиниться, уничтожить. А художник отчетливо понимал, что стал участником зловещей дворцовой интриги, приоткрыл завесу над тайной, которую ему лучше было не знать.

113