– Господин…
Предрассветные сумерки наполняли комнату. Кажется, я задремал и проспал несколько часов, даже не заметив этого. Сонный слуга стоял надо мной, ожидая дальнейших распоряжений.
– Я же велел меня не беспокоить.
– Господин, гонец из Белграда. Он говорит, что это очень срочно.
– Из Белграда? – сердце застучало быстрее. – Зови его сюда!
Вошедший в комнату человек был измучен дорогой и едва не валился с ног от усталости. Но известие, которое он привез, стоило и загнанных лошадей, и бессонных ночей.
– Хуньяди при смерти, – произнес молодой серб Драгомир, по моему приказу тайно следивший за всем, что происходило у стен Белграда. Судьба не так давно свела меня с этим парнем, скитавшемся по свету в поисках господина, которому он мог бы предложить свой меч и жизнь, но, несмотря на краткое знакомство, я склонен был доверять ему. Драгомир отличался удивительным бесстрашием, мне же всегда импонировали храбрецы, ведь, в отличие от трусов, их нельзя было запугать, а, следовательно, склонить к предательству. Залпом выпив кружку воды и немного отдышавшись, гонец пояснил:
– В лагере крестоносцев – чума. Воевода Янош не долго наслаждался своей победой.
– Хуньяди болен?!
– Да. Пока в Трансильвании об этом никто не знает, но я говорил с лекарем, и тот считает, что шансов у воеводы нет. Хуньяди слишком стар, чтобы выиграть эту битву.
Я не верил своим ушам. Люди славили имя Хуньяди, поклоняясь ему, как святому, а он в это время корчился в предсмертных судорогах, не думая о славе земной, – слабый, беспомощный, оставшийся один на один с насмешливой и злой смертью. Мог ли кто-то на грешной Земле строить планы на будущее, верить в завтрашний день? Первые лучи солнца упали на улицы Сигишо-ары, заглянули в окно дома. И вместе с этими лучами я почувствовал, что светлеет и на душе. Тень Ворона отступила, я освободился от данных Хуньяди обещаний, мог распоряжаться собой.
– Ты принес важную весть и получишь награду за свою расторопность, Драгомир.
– Я торопился как мог.
– Спасибо. Только держи язык за зубами. Не стоит портить людям праздник. А теперь ступай, отдохни. Скоро мне снова понадобятся твои услуги.
Ощущение безысходности и странного томления, когда реальность смешивается с видениями и являются те, кто ушел в небытие, исчезло. Я снова был готов к бою, отринув сомнения и тревоги. Удача улыбалась мне, обстоятельства складывались так, что я мог захватить власть без чьей-либо помощи, а значит, мне не требовалось выполнять навязанные условия. Хуньяди пал. Не вызывало сомнений, что, как только известие об этом дойдет до Трансильвании, начнется схватка голодных псов за кость. Те, кто при жизни боялись всесильного воеводы, осмелев, начнут делить оставшиеся после него деньги и власть, и в это время я буду предоставлен самому себе. Мои сторонники в Валахии только ждали команды, и теперь, когда Венгрия и Трансильвания были заняты своими проблемами, я мог решить свои. Я всегда мечтал придти к власти без поддержки со стороны, без условий и компромиссов, и вот теперь такая возможность, наконец, представилась.
А солнце светило все ярче, освещая крепкие, построенные на века дома Сигишоары…
Прорубаясь сквозь ряды сплотившихся вокруг своего господина воинов, я шел вперед, к тому человеку, который должен был умереть от моей руки. Искаженные яростью лица, кровь, красными фонтанчиками вырывавшаяся из разрубленных тел, взвившиеся на дыбы кони превратились в подобие фрески – плоской и лишенной жизни. Исчезли чувства и мысли, осталась только цель – единственная, сиюминутная цель существования, затмившая и прожитые годы, и будущее. Доведенными до автоматизма действиями кромсая на части всех, кто вставал на пути, я шел к цели, превращая в груду разрубленного мяса своих врагов. Жаркое солнце блестело на доспехах и мечах, отражаясь в лужах крови, глазах обезумивших коней и опьяненных жаждой убийства мужчин.
Последний воин пал под ударом моего меча, путь к цели оказался расчищен. Среди закованных в броню, порубленных тел стоял тот, кому суждено было погибнуть в этот знойный августовский день. Наши клинки скрестились с глухим звоном, наши глаза встретились – мои и убийцы моих близких, – того человека, что называл себя законным правителем Валахии, – воеводой Владиславом.
– Я пришел забрать старый долг. Чем ты можешь расплатиться за смерть моего отца? За убийство брата?
Вместо ответа – стук мечей. Мы сражались почти на равных, но Владислав чувствовал страх, и это делало его движения менее уверенными. В какой-то момент князь открылся, и я вонзил меч в щель между доспехами, почувствовав как клинок входит в мягкую, податливую плоть. Рана оказалась глубокой, однако Владислав еще пытался защищаться, поднялся на ноги, с криком бросился вперед, обрушив на меня град ударов, но это была агония, которую я остановил длинным ударом меча, скользнувшим по руке врага. Противник выронил оружие, вновь рухнул на колени. Окровавленный меч сверкнул в лучах солнца и, описав дугу, опустился на шею воеводы Владислава. Он умер быстро, хотя заслуживал иной, тяжелой смерти…
Я поднял отрубленную голову князя как можно выше, чтобы ее видели все участники короткой схватки. Кровь заклятого врага стекала мне на лицо, очищая от прошлых грехов. Я отомстил убийце отца, сам достиг власти, а не принял ее от вероломного Ворона, я поступил как мужчина, как воин, я завоевал свою победу в честном бою.
Громкие крики «ура» пронеслись по полю. Бой прекратился сам собой, теперь, когда князь был мертв, люди Владислава перестали оказывать сопротивление, сдаваясь на милость победителей. Я приказал отпустить их всех. Это были такие же влахи, как и те, что пришли со мной, я не желал развязывать братоубийственную войну. Мой личный враг был мертв, с его смертью прошлое кануло в Лету. Я, Влад Воевода, новый князь Валахии, хотел восстановить мир на своей земле, дабы здесь не было больше внутренних раздоров, тешивших души врагов православной веры.